Родилась 23 сентября 1965 года в поселке Ровдино Подосиновского района Кировской области. В 1981-м окончила Ново-Яхреньгскую восьмилетнюю школу, затем четыре года училась в Слободском педагогическом училище. Работала в детском саду «Малыш» в колхозе «Маяк». После его закрытия заведовала Мельничногорской начальной школой и учила детей 1-3 классов. С 2004 по 2011 годы была директором Головинского сельского дома культуры, заведующей клубом-библиотекой. С 2011 года – корреспондент районной газеты «Знамя». Начала писать стихи еще в школе, печаталась в районной газете «Знамя», литературном альманахе «Звезда Поюжья».
Шуркино счастье
Шурка родилась в начале мая, как раз накануне Егорьева дня.
– Не могла ты, Мария, на недельку пораньше опростаться, – говорила мать, хлопотавшая возле дочери. Видно, ребёнку, как и тебе, на роду написано счастья не знать. В мае родиться – и всю жизнь маяться, – говорила она, бережно заворачивая внучку в новенькую льняную пелёнку. – Надо же, вся в отцову породу – волосы, что смоль, да и тельце смуглое, как у чиганёнка.
Помогая дочери сменить рубаху, мать долго бурчала себе под нос, говоря, что расти девке придётся без отца.
– Нонче Катерина за прикиском заходила, говорит – Николай с родителями к Санюхе сватом ходили. Вроде как к осени свадьбу рядить будут, – продолжала она.
– Хватит, мама. Николай от ребёнка не отказывается. Сказал, что в сельсовет сам пойдёт и на себя дочку запишет. А жениться на мне ему родители не разрешают. Бог им судья.
– Как назовём-то её, Маша?
– Александрой.
– Ну дак и хорошо. Расти давай, Александра Николаевна, – бабушка бережно положила внучку рядом с матерью и ушла из горницы, закрыв за собой дверь.
Крестить новорождённую решили дома. Николай своё обещание выполнил, записав её на своё имя и фамилию, а осенью женился на сосватанной родителями девушке и ушёл в домовики.
Александра росла спокойной послушной девочкой. Отца ей долгое время заменял младший брат матери – Аркадий, работавший счетоводом в райцентре. В редкие выходные он спешил в деревеньку к своим родным с непременным гостинцем для любимой племянницы.
– Замуж тебе надо, Машенька. Не всё одной с дитём маяться, – советовал он сестре. Она в ответ отмахивалась и выходила из избы.
А вскоре за Марию посватался вдовец. Оставшись с двумя крошечными детьми на руках, Фёдор не сомневался, что девушка пожалеет отца-одиночку и будет хорошей матерью его сыновьям.
Саня сидела у окна, когда к дому подошёл невысокий хмурый мужчина. Старшего сына лет 3-4-х он крепко держал за руку, а младшего, завернутого в новое лоскутное одеяльце, нёс на руках. Мария охнула и вышла встречать гостей в сени.
Кто в этот день пришёл к ним в дом, Саша пока не знала, но, слушая, как ворчит бабушка, что мужик-то партейной, и всё его богатство – два парнечка, поняла, что гостям в доме радуются не все.
– Ну вот, Сашенька, это твой тятенька, а это два братика Саша и Васенька, – знакомила Мария дочку с новыми членами семьи. – Вас с братцем зовут одинаково, дак будем тебя теперь звать Шурой, чтоб не путались.
В мае сорок первого Шурочке исполнилось четырнадцать, и она на правах взрослой выполняла все поручения по дому. Весть о начале войны в деревню принёс нарочный, остановившийся в их доме переночевать, а через две недели Шурка увидела, как, погрузившись на телеги, из деревни уезжали мужчины – любимый дядя Аркадий, соседи Алексей, Николай и Иван, Павел и Изосим, Василий и Александр и ещё много кто, среди них её родной отец – Николай. Из-за неизлечимой болезни лёгких тятенька Фёдор оставался дома.
С того дня вся колхозная работа свалилась на плечи баб, стариков и многочисленной ребятни. Выполняя обязанности бригадира, Фёдор добавил в свой хлев колхозного молодняка, объяснив домашним, что с него, как партейного, спросу больше, чем с остальных.
Вскоре деревенским девчонкам стали вручать повестки в трудовую армию. Такую бумажку с печатью вручили и Шурке, едва той исполнилось шестнадцать. Выпроводив почтальона за двери, Мария громко заплакала и засобиралась в сельсовет.
– Не отдам! Не пущу! – навзрыд выговаривала она председателю, то ли упрашивая, то ли приказывая ему поступить по-другому. Управленец разводил руками, поясняя, что видит только один выход – отправить Шурку на курсы трактористок.
Уже через неделю, взвалив на себя котомку с сухарями, луком и картошкой, девушка спешила вместе с другими сверстниками в далёкое от их дома село. Квартировали на одном берегу, учились на другом, а к осени распределили по двое, выдав каждой паре новенький колёсник, выпущенный на Харьковском тракторном заводе.
Долгих девять лет провела Шурка за рулём стального коня. Пахала, боронила, выезжала на обмолот зерновых. К тому времени закончилась война. Вернулись уцелевшие на фронте односельчане. Девчонки, уехавшие работать на заводы, стали городскими, навещали родных в короткие производственные отпуска. Шурка завидовала им. В красивых платьях, ярких платочках и туфельках, они выглядели шикарно, будили девичье воображение.
– Вот зачем ты, мама, оставила меня в деревне. Девчонки красивые, как ягодки. У всех, говорят, заработок хороший. Вон Лида, Соня, Валя замуж за городских парней собираются. А я вся керосином пропахла, каждый день по полсуток в поле. И Нинка, напарница, тоже покоя не знает.
– А ты не завидуй, – в сердцах отвечала Мария. – Нарядов у тебя не меньше. Вон в сундук уже не вмещаются. На стол есть что поставить. В других домах без свету сумерничают, в гости приехали и в потёмках сидят, а у вас с Нинкой фитиль в лампе до поздней ночи на полную горит, пока вы последнюю петельку крючком не вытяните. Будет и вам счастье.
Размышляя за работой о своей девичьей доле, Шурка в мыслях соглашалась с матерью, зная, что та желает ей только добра и душу рада положить за её благополучие.
– А ведь и верно! – думала она. – Чем моя работа хуже? Да и механик доволен, в пример другим всегда ставит.
И всё было бы неплохо, не случись одно происшествие. Как-то осенью девчата перегоняли на станцию трактора. Переправлять машины по перволёдку было опасно, поэтому двигались на большом расстоянии друг от друга. Шуркин колесник пошёл по реке третьим. Вон она, кромка противоположного берега. И вдруг трактор остановился. Шура бойко соскочила на лёд и начала крутить ручку завода. Раз, два, три…
– Шурка, заводись и убирайся с дороги! – кричали оставшиеся на берегу девчата.
А она крутила рукоятку изо всех сил, пытаясь реанимировать машину. Треск лопнувшего льда отвлёк внимание, и рукоятка больно ударила по запястью. Жгучая боль прожгла всё тело. – Только бы трактор не утопить. Трактор! – думала она, вспоминая о несчастье на реке в сорок четвертом. И как доставали колёсник, и как посадили паренька за его порчу.
Шурка сдёрнула телогрейку, бросила её на лёд и юркнула под колёсник, пытаясь увидеть и устранить неисправность.
Поспешивший ей на помощь главный механик, вернувшийся на счастье из райцентра, долго отчитывал девушку за попытку ремонтировать машину на льду, за то, что, не жалея себя, улеглась в ледяную воду.
– И куда бы он делся, стоит на отмели, – негодовал начальник. Выругавшись напоследок крепким словцом, он подхватил девушку под локоть и быстрым шагом повёл в ближайшую избу.
Хозяйка дома, пожилая тётенька Анна, назвала Александру дурёхой, но жалея её, помогла раздеться, дала сухую рубаху и уложила на печь. Согреваясь на горячих кирпичах, под большим овчинным тулупом, Шура закусывала губы, чтоб не реветь вслух от боли в правом запястье.
– Ну-ка, дай, руку твою погляжу, – попросила хозяйка и, увидев распухшее до локтя запястье, дала своё заключение: перелом.
Утром механик отвёз Шуру в больницу. Принимавший доктор определил перелом со значительным смещением костей и наложил гипсовую повязку.
Несколько недель Шура лежала в родительском доме с температурой. Кроме руки донимал сильный кашель, болела поясница. Забежавшая в выходной Нинка сообщила, что трактор притянули в гараж на тросе, разобрали, и сейчас механик командует, какие детали нужно сменить на новые.
Ранней утренней порой, управляясь возле печи, Мария любила смотреть на спящую дочь. Нет, не просто смотрела, а любовалась ею. Тридцать годков нынче стукнет, а всё не замужем. И, будто оправдывая себя, думала, что все ровесники дочери либо сложили свои головушки в чужих краях, либо обжились в городе, оставшись на производстве, обзавелись семьями, своим жильём. А вдруг и Шуркино счастье ожидало её в городе, да досталось кому-то другому?
– Есть, наверно, и моя вина. Есть, – корила она себя.
В очередной раз, застав дочку за рукодельем, Мария сообщила ей новость, услышанную в колхозной конторе. Будто в строящемся на берегу посёлке, кроме домов, магазина, столовой, клуба и школы, собираются поставить кирпичный завод, водокачку и ещё локомобиль, который даст электричество на всю стройку. – У людей в домах не будет керосиновых ламп, – дивилась она. – А самое главное, что на работу туда первым делом примут тех, кто мало-мальски в технике понимает.
– Я вот что думаю, Шура, может тебя возьмут? Всё же к дому поближе, – выдала она свои задумки.
Желание устроить дочь рядом не давало покоя Марии Алексеевне, а потому она уже на следующее утро, принарядившись, отправилась к начальнику лесопункта.
В МТС Шура больше не возвратилась. В её трудовой книжке появилась новая запись о том, что принята на работу машинистом локомобиля.
Во вновь строящийся лесопунктовский посёлок народ прибывал почти ежедневно. Людей заселяли в бараки, в небольшие квартиры щитовых домиков, в брусковые двухэтажные дома. Люди женились, устраивали детей в детский сад, в школу.
С будущим мужем Александра познакомилась на работе. Прошедший всю войну, служивший бортмехаником, Павел быстро завоевал внимание девушки. Только вот жившие с ним в общежитии ребята поговаривали, что в свободные от работы смены Павел любит купить в магазине бутылочку вермута или водки. Своё поведение фронтовик оправдывал просто, что война отняла у него все имеющиеся нервы, расшатала характер, что, будучи тяжело контуженным, он кой-как восстановил здоровье и сейчас пытается забыть прошлое.
– Женюсь и спиртного в рот не возьму, – уверял он друзей.
Но семейная жизнь не исправила Павла. Уверившись в том, что женился на работящей заботливой девушке, Павел не исправился, а наоборот стал ещё чаще прикладываться к стакану и беззаботно пропивал зарплату, вещи, купленные женой – отрез хорошей материи, наручные часы, брючный костюм, рубашки, пальто – всё, что стоило хороших денег менял на водку. А вскоре из-за пристрастия к спиртному и вовсе лишился работы.
Не знавшая до него мужской ласки, Шура очень верила в своё счастье и, как могла, создавала уют в доме, наряжала мужа, готовила еду. Навещая молодых, Мария частенько замечала, что глаза Шурки не светятся радостью, чаще бывают грустными и заплаканными.
– Бабы сказывали, – начала она давно задуманный разговор с дочерью, но та осекла её.
– Всё хорошо у нас, мама. Вот, может, ребёночек родится, и всё ещё лучше будет.
– Уж не тяжёленькая ли ты, доченька? – осторожничала Мария.
– Завтра в больницу поеду. Медички направляют. Два месяца задержки у меня, – будто боясь, что кто-то услышит, ответила Александра.
Возвращаясь в свою деревню, Мария не заметила, как миновала глубокий овраг, прошла мимо кирпичного завода. Размышляя о том, как может вдруг перемениться судьба дочери, она поднялась на крутой угор, прошла по узенькой колее полевой дороги и оставила позади себя кромку длинного Ровного поля.
Александра смотрела за тем, что происходит за окнами больницы.
– Вот ведь незавидная городская жизнь, – думала она, наблюдая за спешившими людьми, лица которых успела уже запомнить.
– Ну, милочка, как настроение, самочувствие? Выписываем тебя. Заказывай мужа, чтоб забирал, – обрадовал проводивший обход доктор. – Долечиваться будешь уже дома, а там, как известно, и стены помогают. Храниться тебе сейчас надо, девонька.
Шура с радостью приняла известие, но как рассказать Павлу и маме, что после тяжелейшей операции ей на целый год дана инвалидность, противопоказан какой-либо физический труд, и она не сможет иметь детей.
Первые полгода Павел берёг жену, а потом устроился в колхоз конюхом и снова запил…
Александра не помнила, как получала документы, как санитары погрузили на сани, запряжённые лошадью, гроб с телом мужа, как в глубоких сумерках выехала на окраину райцентра. В морозном небе выскочили первые звёзды, а за верхушки стылых деревьев выкатилась полная луна.
– До дома больше двадцати километров, – думала женщина, – надо поторопиться, а то замёрзну, и время от времени соскакивала на дорогу, бежала рядом с упряжкой, а устав, садилась на крышку домовища и понукала лошадь вожжами.
Благодаря заботе матери, Шура поправилась и к лету стала думать о трудоустройстве. Новое место получила в колхозе. Возила коровам воду, ухаживала за молодняком в группе раздоя.
Как-то по весне она надолго задержалась на ферме, а дома ждал разговор с матерью.
– Девка, мужик-вдовец этот опять приходил. Всё про тебя спрашивал, – говорила мать, рассказывая, что он с посёлка и уже не первый раз вроде как со сватовством заглядывает.
– А чего ж он при мне-то не заходит? – без особого интереса спросила Шурка.
– Дак на работу в лес ранёхонько уезжают и до потёмок. Сказывал, что трактористом устроен, командует бригадой. Робёночек у него. Совсем махонькая девочка. Жена, говорит, на родах умерла, – неторопливо рассказывала Мария Алексеевна.
– Что ж, на посёлке женщин нет?
– Сказал, что приводил. Сначала одну. Не пожилось. С другой тоже. Своих робятишек любят, а евонную обижают.
– Дак ты чего, мама, ему ответила за меня?
– А сказала, чтоб не ходил боле.
Смеркалось. Легкий вечерний холодок успел пробежать по оттаявшей земле. Мария Алексеевна готовилась ко сну, когда под окном хрустнула льдинка.
– Александра, вроде под окнами ходит кто-то, – насторожилась мать и пошла на крыльцо, чтоб посмотреть на поздних гостей.
Первой на порог ступила девочка – на вид годочка три. В красном плюшевом пальтишке с капюшоном и такого же цвета сапожках, белой шапочке и зелёном шарфике на шее, она походила на маленькую голубоглазую куколку. Вслед за ней, наклонясь, чтоб не удариться о косяк, ступил красивый, молодой среднего роста мужчина.
– Ну вот и добрались наконец. Здравствуйте. Наденька, подари мамке вербочки, – молвил он, легонько подтолкнул дочку вперёд, а сам опустил глаза, зная, что их здесь не ждали.
– Ни нам, ни себе отдохнуть не даёшь, да еще и ребятёнка по ночам таскаешь, – отчитывала мужчину Мария Алексеевна. – Иди сюда, дитятко, я разболоку тебя.
– Я сама, – возразила девчушка, освободилась от верхней одежды и, к общему удивлению, бойко вскарабкалась на колени Александры.
Под тиканье настенных ходиков в избе воцарилась тишина. Некоторое время девочка внимательно рассматривала незнакомую женщину, тёплые руки которой осторожно касались её головы, гладили по спине, нежно сжимали в ладонях пальчики на ногах, а потом закрыла глаза и крепко уснула.
От нестерпимого желания прижать ребёнка к груди, Шурка, не скрывая слёз, плакала: «Неужели это и есть моё счастье?»
Загрузка ...