Родилась 16 мая 1961 года в посёлке Подосиновец Кировской области. После окончания в 1978-м году Подосиновской средней школы работала в редакции районной газеты заведующей отделом писем.
В 1980-м поступила на факультет журналистики Уральского университета им. А. М. Горького. В 1985 году вернулась домой и с тех пор работает в редакции любимой газеты «Знамя».
Стихи начала писать с 1985 года. «Поэтические гены» – от деда, известного в районе журналиста и поэта А. Я. Коссова, члена Союза журналистов России.
Публиковалась в коллективных сборниках: «Молодость, «Зеленая улица», «Созвучие», «Звезда Поюжья» – все выпуски, также в областной газете «Вятский край». Автор двух поэтических сборников «Неслужебные отношения» и «Наедине» (в г. Кирове в серии «Народная библиотека»). С 2011 года руководитель районного литературного клуба «Родник».
МАНЯ
– 1 –
«Ма-а-а-н-я-а!» – голос с правдинского угора разносится далеко – за речку в логу, за зелёный луг до самого леса. Невысокая стройная женщина в белом платочке стоит у большой берёзы, прикрыв ладонью глаза. «Ма-а-а-н-я!» – делает она ещё одну попытку дозваться своей непоседы-дочки. Да где уж там, ищи ветра в поле. До сумерек не загонишь домой её постреленка. Она и играет-то больше с мальчишками: с девочками в тряпичные куклы – скучно. Опять, поди, сидит в сырой яме да лепит из глины зверушек – это вот по ней, или с берега речки подолгу смотрит на струи воды. А ещё ляжет на спину и давай угадывать, на кого похожи проплывающие над головой белые облака. Ладно, пусть на воле порадуется, пока не надо сорняки полоть.
…Луковые и капустные грядки тянутся вдоль речки Вавгины – конца им не видать, по целому дню гнёшь над ними спину, а попробуй пожалуйся, что болит – бабы засмеют: «Какая у тебя спина-то в пять лет?».
Народ в Учке природой не избалован: кругом леса да болота, зимой – сугробы до крыши, весной и осенью – распутица, летом – тучи комарья. Но Маниному счастью всё это нисколько не мешает, ведь вокруг столько чудесного. Один только одуванчиковый луг перед их домом чего стоит! К вечеру он обычный зелёный, а ранним утром ярче солнышка, и сами ноги несут из дома сюда, в эту влажную от росы желтизну. Распушатся бархатистые головки, и вместо луга под ногами окажутся тёплые снеговые облака, и ветер разнесёт крохотные парашютики по всему белу свету, чтобы как можно больше глаз любовались в начале лета на эти весёлые золотые россыпи.
Конечно, бывают и у Мани неудачные дни, главным образом, из-за ссор с мамой. Мама у неё строгая. Маня ничего не боится – ни мышей, ни темноты, но, когда мама возвращается домой, сердце у Мани уходит в пятки. Мама с порога осматривается вокруг, и вряд ли от её глаз может укрыться малейший беспорядок. И если даже всё прибрано, пол чистый, посуда вымыта и дрова принесены, кроме молчаливого маминого одобрения ничего не дождёшься. На похвалу она скупа. Ну а если дочь чего-нибудь набедокурила, мама, тоже без разговоров, берёт вицу, припасённую заранее в широкой щели под потолком, и тогда Маню спасают только её быстрые ноги.
Мама отходчива, и через некоторое время можно вернуться домой, избежав наказания. Так было и в тот день, когда причиной её гнева стали злосчастные лоскутки. В гостях у маминой сестры, которая жила с мужем и детьми по соседству, Мане понравилось играть с цветными кусочками ткани, оставшимися от шитья, и тётя Натаха подарила их племяннице. А мама, случайно обнаружив дома тёткин подарок, подумала, что дочка тайком утащила лоскутки. Не миновать Мане вицы, если б она не успела добежать до тёти Натахи раньше матери.
– 2 –
Если мама сердится на Маню, то называет её Казаковна. Это потому, что Маня похожа на своего отца Николая Казакова. Когда отец уходил на фронт, Мане было только четыре года. Но она очень хорошо помнит, как на прощание сказала отцу: «Поди-поди, тятя, ты нам не нужон». Бесчисленное число раз в её памяти эти слова будут звучать укором совести, хотя и сказаны были бессознательно, эхом той неприязни, которая передалась ребёнку от матери.
Дело в том, что Анна Кузнецова сошлась с вдовцом Николаем Казаковым против своего желания. Николай был её гораздо старше, после смерти жены у него осталось пятеро детей, почти взрослых. Работал он колхозным бригадиром, к тому же слыл в округе хорошим сапожником. Мужик он был справный, в деревне его уважали, один грех – частенько прикладывался к бутылке.
Может быть, причиной пьянства была его безответная любовь к Анюшке, которая всю жизнь любила только своего Виктора, первого мужа, умершего от воспаления лёгких в тридцать лет. Николай сначала шил для неё сапожки в долг, который отдавать Анюшке было нечем, а потом переселился к любимой в дом, оставив своих детей хозяйничать самостоятельно.
На фронт Николай Николаевич ушёл в 1942 по тотальной мобилизации, ему тогда уже было за пятьдесят. Последнее письмо от него пришло из-под Москвы, он сообщал, что, наверное, их отправят под Сталинград, и больше не было никаких известий. А потом прислали письмо, что Николай Николаевич Казаков пропал без вести.
Ещё Маня помнит: отец писал, что сильно тоскует по ним с мамой. А её тоска по тяте начала мучить через несколько лет, уже после войны. Почти в каждом идущем по дороге к Правдину мужчине виделся возвращающийся домой отец.
С его уходом жизнь в их доме вскоре круто переменилась, а Манино детство кончилось на шестом году от роду. На её худенькие плечики легли взрослые заботы – заготовить травы и сена для вредной козы Майки, принести из лесу хворост для русской печи на каждый день, расчистить снег и другие, обычные для крестьян. Ведь старшего брата Митрофана в четырнадцать лет отправили на завод, а сестру Клаву в двенадцать лет угнали на колхозные лесозаготовки и только изредка отпускали домой на побывку.
Пока с ними был отец-бригадир, власть их не трогала, а стоило ему уйти, как со двора свели за неуплату налогов кормилицу-корову. Потом и козу забрали, и из имущества остался разве что самовар, который и описывали инспекторы каждый год, окидывая строгим взглядом пустую избу.
Сердобольные односельчанки иногда оставляли на их крыльце кринки с молоком или угощали свежей стряпнёй. В деревне Правдино Анну Кузнецову ценили за её рассудительность и радушие – очень любила гостей принимать, а ещё умела мирить рассорившихся супругов и разрешать без крика споры.
– 3 –
Анна вышла замуж по большой любви, но очень рано потеряла первого мужа Виктора, оставшись вдовой с двумя маленькими детьми. Она очень тосковала по нему и не могла утешиться. И вот как-то раз, когда она была в избе одна, лежала на печке и плакала, к ней, на печной приступок, поднялся какой-то старичок и сказал: «Сходи к Алёшихе и возьми у неё книгу». Сказал и исчез. А двери были закрыты.
Анна удивилась, какие у Алёшихи могут быть книги, она неграмотная, но пошла к своей дальней родственнице. А та сказала: «На вышке есть книги, от Алёши остались». Они поднялись на чердак и там нашли старое потрёпанное Евангелие.
Эту книгу Маня всегда видела лежащей на столе под иконами. Мама с ней не расставалась. А потом, когда после войны открыли Николаевскую церковь на Подволочье, они с матерью стали туда часто ходить, и мама показала ей икону Николая Чудотворца и сказала: «Вот этот старичок ко мне приходил».
Маниной маме в сорок лет врачи поставили диагноз – порок сердца, и от тяжёлых колхозных работ её освободили, организовав в их доме деревенские ясли, куда работающие женщины приносили малышей, с которыми они с мамой нянчились. Но муки, которую намалывали из зерна, выданного за трудодни в конце осени, до следующего урожая не хватало. Приходилось собирать клеверные шишки, молоть их и добавлять в хлеб. В войну хорошо выручала картошка, но в 1947–48 гг. и её не накопали – летом стояла страшная засуха, всё выгорело.
Пройдя зимой из школы до дому семь километров, вся промёрзшая и голодная, Маня находила на загнетке печи лишь чугунок с похлёбкой из воды и капустных листьев. Такой обед нисколько не утолял голод, и Маня украдкой всхлипывала от обиды неизвестно на кого. А у обессиленной мамы, уже не поднимавшейся с печи, наверное, все слёзы были выплаканы.
Не раз Мане приходилось надевать через плечо холщовую суму и идти по деревне – просить хлеба. Те, кто позажиточней, ничего не подавали, а бедняки оказывались добрее – делились последним куском.
Самым страшным из Маниных детских снов был тот, где она искала маму среди трупов, сложенных позади большой избы штабелями. На Правдине в те два послевоенных года умерло много детей, а Маня с мамой выжили. Может, потому, что не переставали тщательно следить за чистотой в доме: едва Маня переступала порог, вернувшись из школьного «интерната» (избы в Учке, где целую неделю ночевали ребята 5–7-х классов), как мама снимала с неё всю одежду, чтобы прожарить в печке от вшей, а потом драила дочку в тазу мочалкой, промывая голову со щёлоком.
– 4 –
В школу Маня ходила круглый год в любую погоду за семь километров, потому что учиться любила. Правда, в школе её прозвали «богомолка» и в пионеры не приняли, потому что Маня не скрывала своей веры и регулярно бывала в церкви.
Ближайший действующий храм в 1946 году открылся на Подволочье. Настоятелем церкви во имя Николая Чудотворца был назначен протоиерей Сергий Пуртов. Отец Сергий дважды отсидел за веру в северных лагерях: первый раз – четыре года, второй – десять лет, и домой в Лальск вернулся уже больным пожилым человеком. Он-то и стал духовным отцом Мани после того, как она крестилась в Лальске. Решение это она приняла самостоятельно девяти лет отроду, и на Параскеву Пятницу отправилась за 20 километров в Лальск с компанией деревенских ребят.
Дойдя до города, она с ними без сожаления рассталась и побежала в Благовещенскую церковь, но, как ни спешила, служба к её приходу уже закончилась. Маня подошла к священнику и объявила, что хочет креститься. Батюшка не спросил, почему она без мамы, не помянул о деньгах, ведь шёл голодный 47-й год, а только подозвал оставшуюся после службы старушку и велел ей молиться за рабу Божию Марию. Маня не запомнила имени своей восприемницы. А крёстной всю жизнь называла старшую сестру Клаву.
…Деревянная церковь на Подволочье стала для Мани самым любимым местом, куда она бегала на службы одна за четыре километра от дома. И мама всегда отпускала её, перекрестив на дорогу, хотя зимой приходилось отправляться на литургию в сумерках, а непуганые волки в сороковых совсем обнаглели. Но ни разу с Маней ничего худого не случилось. В храме она старалась держаться поближе к певчим и вторила им. Её звонкий голосок и хороший слух заметили и позвали на клирос.
Иногда она отваживалась ходить и в Лальскую Благовещенскую церковь, ночуя на обратном пути в доме лодочника, переправлявшего людей через реку Лалу (парома тогда ещё не было). Её, незнакомую девчонку, здесь всегда кормили чем Бог послал и укладывали спать, а рано утром Маня отправлялась на Правдино.
Однажды в Благовещенской церкви произошла встреча с необычным человеком в монашеском облачении. Мане особенно запомнились его глаза – тёмные, бездонные, глядевшие прямо в душу. Она не помнит, сама ли подошла к нему, или это он остановил её и сказал, обращаясь к ней, девчонке, по имени-отчеству: «Мария Николаевна, не беспокойтесь, ваша мама проживёт ещё много лет».
Вокруг Солнца
1. Закат в октябре
На западе светлеет край небес,
Но нет просвета в сером покрывале,
Укутавшем и звёзды, и луну.
Уносишься, как рыба в глубину,
Туда, где кроны голые грустят,
И даль, как сцена, утопила взгляд
В размеренном и пышном ритуале.
Полгоризонта заняты игрой
Контрастов и теней дугообразной,
Слегка размытой грани дня и ночи,
А в центре тёмно-синей полосой
Нависли тучи над зарёй неяркой,
Как дальний лес над розовой рекой.
Из чащ небесных шеи допотопных
Чудовищ наклоняются к воде.
Но всё светлее тёплого оттенки,
И вот уже река покрыта льдом,
А берега загромождают скалы.
Сужается свободное пространство,
И постепенно тает синий свет.
Разгул воздушных красок заменяют
Подобьем жалким огоньки жилья.
Но потревожено воображенье
И долго в отдалении рисует
Всё, что представить не успел закат.
22 октября 1996
2. С тобой и без тебя
Когда я обману свою боль,
Приходишь ты.
Ты спрашиваешь:
«Если сегодня идёт дождь,
Виновато ли в этом солнце?
Если земля изнывает от жажды,
Виноват ли в этом дождь?».
Как я люблю соглашаться с тобой во всём,
Но тогда я перестаю быть.
Прошу тебя, верни мне мою боль.
Боль – это всё, что есть у меня,
Когда тебя нет.
Боль – это всё, что мне нужно,
Когда нет тебя.
Январь 1997
3. Без названия
Солнышко январское. Луч на подоконнике.
На припёке стайками – воробьи да школьники.
Долго небо хмурое нас давило тучами,
Вдруг озолотило, одарило лучиками.
Те ж дома на улице, словно подбоченились,
Засверкали окнами, стали ярче стенами.
Из-под шапок снеговых глянули приветливо,
Чистотой лазури, как один, просветлены.
Пусть мороз под тридцать. Но берёзки чуткие
Первый зов весенний сквозь снега почувствовали.
Подновляют в синеве платьишки атласные,
Согревают ветки солнышкиной ласкою.
Подобрели встречные взгляды, пооттаяли,
Даже грозный пёс цепной в полдень не облаивал.
Жаль, что дольше солнышко подежурить ленится,
Остывает золотым бликом на поленнице.
Январь 2010
4. Солнцу навстречу
Солнце греет весь день ошалело,
В упоенье всё преобразив,
И ему никакого нет дела
До машин, что буксуют в грязи.
И вчерашнее снега засилье,
В муть взболтавшее небо с землёй,
Улеглось, смежив белые крылья,
Позабыв об отваге былой.
На глазах вдруг поникли сугробы,
Как в громадной плавильной печи,
Оседают безропотно, чтобы
Превратиться в живые ручьи.
И, не в силах противиться неге
Растворения в вешних лучах,
Взбухшей почкой на юном побеге
Просыпаюсь. Росток обучать
К небесам подниматься не надо,
Сам пробьётся сквозь тьму и гранит.
И душа, проторив все преграды,
С Тем, кто создал её, говорит.
А весною, особенно чутко
К непрестанному зову Творца,
Сердце радо хотя б на минутку
Выйти из ледяного дворца,
Что построен своими руками
Из рассудком взращённого зла
По кирпичику, в страхе растаять
От щедрот неземного тепла.
Этот робкий шажок из темницы
Грандиозней, чем в космос полёт.
Сколько вёсен должно повториться,
Чтоб сломался неверия лёд?
7 апреля 2013
5. Школьному другу
Солнце, отражённое в воде,
Не слепит глаза. Его жемчужина
Отливает перламутром, где
Облаками дно реки запружено.
Пескари к загару на спине
С робостью ребячьей прикасаются,
Солнышко в бездонной глубине
На перинах нежится, качается.
Я хочу нырнуть и долго плыть
Сквозь воздушных замков отраженье.
В снежной их прохладе можно быть
Ласточкой стремительной весенней.
И не разберёшь, то ль в облаках,
То ль в речной волне скользишь, играя.
Вышиною неба глубока
Эта бездна бело-голубая.
26 июля 2018
Веретено
Ручьи и птицы гимн весне поют
И первые проклюнулись листочки,
На реках ледяной гремит салют,
Оттаял вновь земли первоисточник.
Ещё слегка морозит по ночам,
Но солнце заразительно смеётся.
С порога улыбнусь его лучам,
И сердце тихой нежностью зайдётся.
Захочется всем людям пожелать,
Чтоб радостью с утра глаза искрились,
Чтобы в душе царила благодать,
А стаи туч за горизонтом скрылись.
Пусть жизнь течёт прозрачною рекой
Без омутов, стремнин, водоворотов,
Небесный отразив в себе покой
И все земные растворив заботы.
Пусть человек, с природой заодно,
Доверится законам мирозданья,
Свивая на судьбы веретено
Беду и радость, счастье и страданье.
1 февраля 2019
Загрузка ...